Хмель - Страница 92

– Аминь, аминь! – откликнулась тучная Степанида Григорьевна, поднимаясь с коленей. За нею – Меланья. Покорная, маленькая и хрупкая – в пальцах переломить.

– Эх-хе, который тебе год, Меланья? – Склонив голову, Прокопий Веденеевич прощупывал строгим взглядом невесту Фили.

– Шестнадцатый миновал.

– Отчего такая худущая? Может, немочь какая пристала?

– Не хворая я, – воркнула Меланья.

– Ишь ты! Стал-быть, порода квелая. Ну, может, наберешь к ильину дню тела. Харч у нас добрый. Свое едим, на чужое не глядим.

Меланья со Степанидой Григорьевной, рука в руку, сдержанно и степенно прошли в дом.

– Как же со свадьбой, тятенька? – Филя еще не успел сообразить, что значит наказ отца.

– Дурак! Где ты видывал, чтобы по нашей вере свадьбу правили? Аль мы рябиновцы-срамники? Аль новожены? Аль дырники? Мы от Филарета-праведника род ведем. Такой и обычай блюдем. Сказал: до ильина дня пальцем не тронь! Тому и повинуйся.

У здоровяка Фили дух перехватило. Неужели он будет жить под одной крышей с такой вот писаной красавицей Меланьей и глядеть на нее до ильина дня, как кот на сало? Да он за такой срок распухнет. «Силов у меня не хватит, одначе, – туго соображал Филя. – Ну, да, может, тятенька уедет на ярманку!..»

Прокопий Веденеевич и в самом деле уехал на ярмарку в Минусинск. Филя в тот же день подступил к Меланье, но та отпрянула от него, как дикая коза.

– Не трожь! Не трожь! – А из глаз словно искры посыпались.

– Да ты што, холера? Мужик я тебе аль нет?

– Никакой не мужик. Сказывал Прокопий Веденеевич, чтоб пальцем не касался. И не касайся!

Округлые карие глаза Меланьи под черными ресницами не выражали никакого чувства, кроме ужаса. Втиснувшись в передний угол, сложив ладошки на груди, бормоча молитву, она казалась беспомощной и в то же время недоступной под образами. Филя топтался возле стола, уговаривал невесту, чтоб она позволила ему посидеть с нею рядышком.

– Экая ты пугливая.

– Какая есть, а наказ Прокопия Веденеевича сполню. Если будешь приставать, закричу. И Прокопию Веденеевичу скажу, как ты меня сильничаешь.

– Што ты, што ты! – перетрусил Филя. – Я вить шутейно…

На том и отступил Филя от невесты. Глядел на нее, мучился, а тронуть не смел.

По приезде с ярмарки Прокопий Веденеевич, не успев оглядеться и показать обновы, позвал Меланью в горницу и, ткнув пальцем на икону богоматери, спросил:

– Чиста ль ты, Меланья, перед богородицей?

– Чиста, Прокопий Веденеевич.

– Побожись и крест наложи на себя.

Меланья стала на колени, наложила на себя крест и побожилась.

– Ну, слава те господи, не согрешила. А мне-то поблазнилось худое. В глазах у те испуг заметил.

– Филя приставал ко мне, батюшка. В передний угол загнал. Думала, сгину.

– Ах ты паскудник! Вразумлю, стервеца. – И вразумил. Позвал Филю в завозню и так крепко выпорол ременным гужом, что Филя неделю не мог лечь на спину.

II

До весны – за кроснами. Невеста и свекровка ткали за двумя станками. Меланья – тонкий холст из льна; свекровь ткала по суровой основе шерстью – холст для поддевок и однорядок.

Начинали при лучине и разгибали спины при лучине.

Привычные к работе руки машинально перекидывали челнок из стороны в сторону по основе, и виделось Меланье приволье таежное, посиделки на вечерках у Юсковых и Вавиловых, на которые она и в девичестве не смела заглядывать. Ах, если бы ей хоть разок довелось побывать на такой вечерке, встретиться бы с парнями. Такие ль они увальни, как Филя Боровиков?

Сядет Филя возле кросен Меланьи, если в доме нет отца, и глядит клейким взором на невесту, облизывает толстые губы, вздыхает. Зальет румянец щеки Меланьи, но не вспорхнут ресницы, не откроют карих глаз.

– Ты хоть глянь на меня, – взмолится Филя.

– Видела. Што глядеть-то? Ткать надо.

– Может, я весь иссох. И ты иссохнешь. Мыслимое дело – терпеть до ильина дня! Хоть бы ты смилостивилась.

Меланья еще ниже уронит голову или стянет платок до бровей.

– А што, ежли венок утопнет? Тогда как? До другого ильина дня ждать? – бурчит Филя. – Умопомраченье одно. Женился и не женился. Разве по-божески так-то?

– С отцом говори. Я-то што? Не моя воля, – промолвит Меланья, лишь бы отвязаться.

– С отцом потолкуешь. Што камень, што тятенька – одна стать. Кремневая.

До ильина дня наработалась Меланья в доме Боровиковых вволю. И холста наткала, и за плугом ходила, и боронила, и дрова со свекровью пилила па продажу, и деготь гнала со свекром, и за огородом смотрела, и на покосе была не из последних.

Родители Меланьи не наведывались в дом Боровиковых – нельзя, верованья разные. Грех тяжкий. И Меланью не привечали в отчем доме, если она заходила к тятеньке. Однажды Меланья, войдя в дом отца, по обычаю дырников, подошла в угол на восток, вытащила деревянную затычку и хотела помолиться в дырку, как на нее налетел отец:

– Сгинь, нечистая сила! Не смей дотрагиваться до нашей дырки. Молись на тополь и на доски греховодные, а не в праведную дырку.

Дочь сказала, что она еще не приняла тополевое крещение, но отец и слушать не стал.

– Коль вошла в нечистое стадо, сама нечистая.

– Зачем же вы меня отдали в нечистое стадо, тятенька?

– Молчи, срамница. Не твово ума дело – зачем. Подоспела – выдали. У меня, окроме тебя, еще пятеро чужих ртов. Мантуль на вас, окаянных!..