Хмель - Страница 267

267

У Филимона Прокопьевича жила за жилу цеплялась – до того перетрусил. И в голове гудело, и в ушах пищало, и под ложечкой давило. Не он ли попрал святую рабицу божью, бил ее, терзал своими лапами, и рабица божья терпела все, и на лице у нее, как вспомнил сейчас, было сияние луны. И не потому ли, что Филя грешник, а она святая?

– Осподи! – Он вытер рукавом пот с лица.

– Имя той рабицы божьей, – продолжал святой Ананий, – Меланья. Есть ли она в доме сем?

– Есть, есть, господи! – торопился Прокопий Веденеевич.

– Скажу вам тайну: была в этом доме распря. Сын восстал на отца, и была скверна, и грех был. Нечистый во искушение ввел, в соблазн ввел. И не стало молитвы в доме сем – грех стал; и нечистый дух со звездой на лбу копыта занес в дом, чтобы погубить всех. И дом, и люди твоя, господи! Изыди, изыди, нечистый дух! Не дадим тебе на посрамленье веру тополевую! Изыди!

– Изыди, изыди! – гнали нечистого отец и сын, на этот раз голос в голос, будто спелись.

– Спрашиваю: здесь ли раб божий Филимон? Где же он, Филя? Конечно, здесь в моленной.

– Веруешь ли ты во Христа-спасителя, во господа бога, во святого духа и во тополевый толк, в каком от века пребываешь?

– Истинно верую! – утвердился Филя (в который раз!).

– Отпущаю тебе грех посрамления веры, и ты поклонись отцу своему, родившему тебя.

– Тятенька! Прости меня, осподи! Нечистый ввел во искушение. Как болящий был. Опосля тифу да лазарету. Осподи!..

Тятенька хоть и со скрипом, но простил раба божьего.

– Слава Христе! – сказал святой Ананий. – Мир будет в доме сем, радость будет. Аминь!

Помолились за мир и за радость в доме.

– Скажу тебе, раб божий Филимон, лица моего ты не должен видеть, пока не тверд будешь в вере своей. Бог даст, и ты увидишь чудо, и станешь твердым, как камень, и никто не совратит тебя с веры. Дана мне от господа тайна нести Слово божье к святым старцам в тайную пещеру. Ты поедешь со мною в эту ночь. И будет тебе награда – благодать господня.

Навряд ли Филя обрадовался бы такой награде, и святой Ананий будто знал, что Филя – мужик с запросом: не синицу в небе, а алтын на руку!

– Мирскую награду на ладонь положу, – пообещал святой. – И то будет не вода, не бумага, а чистое золото. Господи, пошли мне золото! Пятьдесят золотых прошу, господи! На тайную поездку, господи! Потому зверь кругом рыщет. Слово твое ищет, чтоб погубить его и не дать жизни. А мы спасем твое Слово, боже!

– Спасем, господи! Спасем! – вторил Прокопий Веденеевич, как дьячок попу в церкви.

Филя еще не успел понять – куда и в какую тайную поездку он должен отправиться со святым Ананием. И не отделается ли святой Ананий молитвою да обещанием золота, которое потом сам господь бог должен воздать Филе? Ладно ли так-то? Оно, конечно, бог слышит и не сразу воздаст. А вдруг ждать придется вечно, а он тем временем нетленное золото ямщиной заработал?

– Молитесь, молитесь! – призывал святой Ананий. – Господь даст мне золото, чтобы положить на ладонь раба божьего Филимона. И то будет золото вечное, и богатство будет потом.

Как же не вознести молитву золоту? Тут не то что Филя, но и сам господь, наверное, помолился бы самому себе, чтоб не слова текучие, а настоящее золото отяготило ему ладонь.

И вправду послышался звон металла, будто с икон или с небеси летели золотые святому Ананию.

– Лови, лови через плечо мое! – сказал святой Ананий и кинул через плечо золотой.

– Осподи! – ахнул Филя, не успев поймать.

– Лови, лови!.. Один… другой… третий.

И все это размеренно, с молитвою, как и положено свершившемуся чуду. Не грязь, не пустые «керенки», которые Филя привозил из города мешками, а настоящие империалы – сияющие в трепетном свете свечи, желанные не менее, чем манна небесная для голодных пешеходов Моисеевых.

Филя сперва считал, а потом сбился, ловил золотые и укладывал в подол рубахи.

Если это не чудо, то что же? И за что бы святой Ананий так щедро одарил раба божьего? Если гонять ямщину с усердием, то во всю зиму столько не заработаешь золотом… Пятьдесят золотых – пятьсот рублей! На золото и теперь, в смутное время, когда «керенки» превратились в смрадный дым, да и николаевские бумажки не в большой цене, в городе можно купить все, что душе угодно. Только покажи золотой – и товар сам собою плывет в руки. Рысака можно купить за двадцать золотых. А на «керенки» – не подступись, на смех подымут.

– Аминь! – сказал святой Ананий, и золотой дождь прекратился.

Филя взмок, хоть выжми: с лица и с бороды кислая вода течет, а в глазах сияние – золото, золото в подоле рубахи! Подумал еще: не взять ли на зуб, да тут же испугался – мыслимо ли усомниться, что золото фальшивое! Если господь расщедрился, то, понятно, не фальшивым золотом. Да и слышно было, как золотые звенели приятно, восторженно, услаждающе, как и полагается звенеть золоту.

Поддерживая империалы в подоле, Филя ползал, собирая те, что не успел поймать.

– А теперь иди, раб божий, закладывай рысаков в кошеву. Час настал. Слово божье повезем во чертог тайный, и чтоб ни одна душа не знала про нашу поездку. Аминь!

– Да будет радость тебе, Филимон, и отпущение грехов, – смилостивился Прокопий Веденеевич. – Бог услышал твою молитву, и ты сподобился тайной поездке.

– Слушай! – задержал святой Ананий. – Золото в дорогу не бери, господний дар дома оставь. В дороге ни в чем нуждаться не будешь. И харчи не бери, господь насытит: и хлеб будет, и питье будет. Для рысаков возьми овса мешок, ведро, чтобы поить в дороге, топор, чтобы прорубь прорубить и воды набрать. Аминь!

267